Мы доиграли Лондон.
Со всей игровой хронологией можно ознакомиться в открытом разделе с завершёнными эпизодами.

Of Us and Men

Информация о пользователе

Привет, Гость! Войдите или зарегистрируйтесь.


Вы здесь » Of Us and Men » London underground » gospel of dismay


gospel of dismay

Сообщений 1 страница 20 из 20

1

gospel of dismay
когда тайное становится явным

После событий Гайд-парка Лукаш Кнежевич, поймавший пулю в упор, должен был быть мёртв, но хорват цел и невредим, а это значит, что всё не то, чем кажется.

кто
Лукаш Кнежевич и компания

когда
17 сентября 1939, вечер

где
Кабинет Кнежевича

0

2

Когда Элвин вышел из кабинета, Кнежевич едва сдержал в себе нахлынувшее паническое желание щёлкнуть задвижкой, запирая дверь, выбить окно, и выпрыгнуть из здания, со второго этажа на хрупкие крыши пристроек, или сразу на дорогу, и бежать, куда глаза глядят, бросая всё, работу, семью, свою магическую сущность, оставляя это всё далеко позади. Сменить имя, адрес, профессию. Не поворачиваться назад и не думать о том, как ему пришлось бы объясняться с собственным отрядом, пореши он тогда остаться и посмотреть им в лицо.
С трудом подавив подступающую к горлу панику, он прижал ладонь к груди: рубашка пропиталась влагой и сырой грязью, кровь на ней была чужой. Застёгивая её обратно, перепутал пуговицы; пришлось возвращаться и переделывать, чтобы ещё раз убедиться в отсутствии смертоносных отметин на груди.
Лукаш догадывался, какие выводы сделал Кэйн. Был благодарен ему, что не озвучил, что спросил первым, оставляя ему шанс оправдаться, объясниться, хоть как-то восстановить свой ощутимо пошатнувшийся авторитет в его глазах. Элвин Кэйн вытаскивал его из-под обстрела и с того света; Элвин Кэйн же нехорошо молчал, и в мрачном взгляде тёмных глаз мелькало что-то, чего Кнежевич не видел раньше. Видел, точнее, но в глазах тех, кто был по другую сторону баррикад. И это было очень плохим знаком.

Всё тело ныло от усталости и двукратной встречи с землёй: все их последствия - синяки и царапины, на которые он бы не обратил никакого внимания в обычной операции, но теперь всё было иначе, отвратительно иначе. Мышцы отдавались гулким напряжением. Кнежевич несколько раз сжал и разжал пальцы, глядя на свою руку, распознавая в этой боли тяжесть физической и моральной отдачи: последствия того, что не дало ему остаться у озера в Гайд-парке.
Покончив с рубашкой, он, помедлив, сел на диване, откидываясь на низкую спинку, устраивая на ней затылок и закрывая глаза.
Он мог бы сейчас быть мёртв.
Возвращался к этой мысли снова и снова, прокручивая её в сознании, рассматривая со всех сторон.
Мог бы сейчас уже быть в лучшем мире, - хотя, ему скорее был уготован отдельный котёл в аду, - пожинать плоды своих поступков на земле, но вместо этого сидел сейчас в своём кабинете, глядя в черноту, которую давали сомкнутые веки, и какой-то частичкой сознания искренне надеясь, что Кэйн не придёт.
Дверь сдавленно скрипнула, и Кнежевич открыл глаза, выпрямляясь, и ловя напряжённый взгляд руководителя своего отряда, вошедшего в кабинет следом за врачом. Лукаш свесил кисти с коленей, опуская голову.
- Элвин... дай нам пять минут.

+1

3

Остин со стуком поставил на стол босса принесённую из B2 и уже полупустую бутылку виски, и два бокала. В собственном уже подтаял лёд, разбавляя горячительную жидкость водой, но сейчас это волновало его в последнюю очередь. Открыв бутылку, на глаз и идеально поровну плеснул виски в оба бокала, собрался было копаться по шкафам Кнежевича за третьим, замер после приказа Кэйну выйти, оставил только два. Обернувшись, молча протянул Лукашу его порцию.
- Я многое видел на войне. Полагаю, как и ты тоже. Как умирали те, кто должен был жить, как жили те, в ком давно должны были копаться могильные черви... Каждый раз исход решали не мы, а кто-то свыше. Ты знаешь, я не религиозен, но я всё равно считаю, что кто-то вёл каждый палец, нажимающий на спусковой крючок, и что всё, что случалось, случалось не зря. Даже Трансвааль был не зря.
Хилари глубоко вздохнул и качнул бокал в ладони, не глядя ни на плеснувшийся о тонкие стенки бокала виски, ни на Кнежевича.
- Я знал, что я выстрелил слишком поздно. Всего лишь на мгновение позже, чем надо, но это мгновение было решающим. Не знаю, чего я ждал, я видел, что он собирается стрелять, держал его на прицеле, чтобы в нужную секунду выстрелить первым, но... Но, но. Чёрт. Я не успел. И сейчас я думаю о том, что было бы, если бы тот выстрел всё же оставил тебя в Гайд-парке.
Он выпил залпом, поморщился, налил ещё. Подняв глаза на Лукаша, долго смотрел в упор, блуждая взглядом от лица до кровавого пятна на рубашке не в том месте, куда должна была войти пуля, и обратно; оторвавшись от стола, коленом оттолкнул кресло от дивана, садясь напротив.
- Просто... когда проходишь сквозь огонь и воду с теми, кто всегда рядом, чтобы прикрыть твою задницу, начинаешь думать, что они вечные. Адреналин исчезает, пьянящее чувство азарта подтупляется, но ощущение что ничего никогда не случится не покидает, и в этом, наверное, и загвоздка. Кажется, что всё будет хорошо. А оно не будет.
Хилари Остин улыбнулся. Сквозь силу и неестественно открыто, как никогда не улыбался до этого, не в попытке даже прикрыть истинные чувства, а просто ощущая острую необходимость какого-то привычного жеста, который бы вернул немного разумности в разворачивающиеся события, в которых было слишком много опасно неизведанного, чтобы бросаться туда головой вперёд.
- Хороший виски. Я рад, что ты жив.
[nick]Hilary Austin[/nick][icon]http://funkyimg.com/i/2yQNU.png[/icon][status]always a good hair day[/status]
[ls]<b>ХИЛАРИ ОСТИН</b>
Руководитель 1-го отряда 3-го подразделения[/ls]

+1

4

- Злоупотребление алкоголем на рабочем месте, - Лукаш точно так же растянул губы в подобии улыбки: если не знать, что не ранен, можно решить, что он умирает и корчится в агонии. - Кто-нибудь когда-нибудь сольёт тебя Уолшу. Но это буду не я, - с этими словами он сам опрокинул бокал виски, чтобы чуть поморщиться от почти обожжённого горячим янтарём горла, и вернуть пустой бокал Остину в жесте отказа от продолжения.
- Я тоже рад, что я жив. Наверное. Пожалуй. Сейчас.. сейчас сложно сказать.
Без спасительного стекла в руках возникла необходимость занять чем-то пальцы, чтобы избежать жалкого разглаживания ткани и нервного выдавливания пуговиц из петель и загона их обратно в бессмысленном замкнутом круге неуютности. Лукаш со лживым спокойствием устроил руки на коленях. Его оставили решимость и решительность, понимание ситуации и контроль над ней: кажется, ещё после публичной порки неугодных в "Монраше". Может, ещё раньше, если отмотать плёнку на момент разговора с Шартьё в штабе Фактора месяцем ранее, когда его выдала мелочь. Взмах крыла бабочки, изменивший ход истории.
Кнежевич пытался нашарить на озабоченном лице Хилари ответы на мучавшие его вопросы, но с каждым взглядом находил что-то новое, и выводы отказывались выходить стройными и логичными. Остин должен был догадаться. Должен был понять, это чертовски просто, сложить два и два - и обвинить его в шпионаже, предательстве, в чём угодно, но - обвинить. А не пить с ним виски и радоваться тому факту, что он продолжал дышать.
- Прости. Всё сумбурно. Не исключаю возможность небольшого сотрясения, потому что я не могу мыслить здраво, всё.. путается.. - он сделал неопределённый жест у виска, и потёр лицо ладонью, словно надеясь стереть с него отпечаток происшествия. - Ты доложишь Шартьё о результатах операции, - неожиданно продолжил Кнежевич, словно внезапно перескочив с одной мысли на другую. - Отряд выполнил свою задачу. Всё подразделение выполнило. Спросишь о дальнейшей судьбе Джеймса О'Коннелли и пленных Харта, разберёшься с последствиями обезглавливания магической оппозиции. Вероятно, будут протесты. "Просвещение" активизируется, Харт непредсказуем.
Лукаш сцепил пальцы в замок, в мнимой задумчивости глядя себе под ноги, на протёршиеся со временем доски пола.
- Проследи, чтобы Пол не увлекался.

+1

5

Вытянув руку в сторону стола, Хилари аккуратно поставил опустевший бокал на самый край, и подтолкнул его. Стекло бокала с коротким звоном встретилось со стеклом бутылки, и это было единственным звуком, нарушившим повисшую тяжёлую тишину; она прорывалась даже сквозь слова, просачивалась в короткие паузы между предложениями, и со свистом ухнула вниз, когда замолчали оба. Мало что на свете Остин ненавидел так же сильно, как тишину, в которой всё слишком чётко ясно.
- Судя по всему, ты не помнишь, что было, когда в тебя выстрелили.
Он начал осторожно, почти издалека, почти не отвечая на вопросы-утверждения Кнежевича, потому что не хотел на них отвечать. Открыто смотрел прямо в лицо равно боссу и необходимости озвучить то, что видел.
- Я стоял ближе всех, в паре шагов за его спиной, поэтому, когда ты упал, я успел первым. Я был уверен, что ты мёртв, но ты все ещё был в сознании. Ты словно с трудом удерживал себя в нём, не реагировал на мой голос и смотрел куда-то сквозь. Довольно жуткое зрелище, - допив свой виски, он опустил бокал на стол рядом с бокалом Кнежевича, пользуясь короткой передышкой, чтобы подобрать слова, чтобы найти способ говорить о запретном так, чтобы внутри всё не переворачивалось от нехорошего предчувствия и признаний, которые обязательно воспоследуют. - И ты... говорил. Осмысленно, чётко, это не было последними словами умирающего или бредом сумасшедшего. Ты говорил так же ясно, как делаешь это сейчас, будучи в сознании, но словно бы... не совсем? Как будто это была только часть тебя, причём часть, которую я раньше не видел. Когда знаешь человека двенадцать лет, не думаешь, что может всплыть что-то новое.
Остин наклонился ближе, сокращая расстояние между ним и Лукашом, и чуть понизил голос, словно из опасения, что их могут послушивать. Вести разговоры уровня государственной измены в самом сердце организации, безжалостно выкорчёвывающей любые следы присутствия этой измены из лондонских умов, было сумасшествием, но это тридцать девятый год. У любых стен есть уши, с одной лишь только разницей, что среди Ищеек обладателей ушей можно вычислить. Вероятно, с их обладателями вы пили вместе в прошлую пятницу.
Сквозь еле заметную щель между дверью и полом пробивался ровный луч света.
- Это были стихи. И пока ты говорил, ты был в сознании, и пуля дрожала ровно вот здесь, - Хилари постучал пальцами по своей груди в том месте, где должна была войти пуля, - не касаясь даже рубашки. В миллиметрах. Не причиняя вреда.
Луч на мгновение прервался чьей-то тенью, прошедшей мимо двери.
- А потом ты отключился. И эта чёртова капля свинца ничего тебе не сделала.
Он опустил руку в карман брюк и достал идеально ровную пулю, не смятую встречей с препятствием, которое она должна была уничтожить. Маленькое поблёскивающее орудие убийства, не справившееся с задачей. Остин протянул раскрытую ладонь в сторону Кнежевича.
- Теперь ты вспоминаешь?
[nick]Hilary Austin[/nick][status]always a good hair day[/status][icon]http://funkyimg.com/i/2yQNU.png[/icon]
[ls]<b>ХИЛАРИ ОСТИН</b>
Руководитель 1-го отряда 3-го подразделения[/ls]

Отредактировано Peter O'Connelly (2017-10-31 04:57:54)

+1

6

...бесконечное море, бесчисленные штандарты
Если дышать, прекращается боль
Если дышать, колонии сходят с карты

Кнежевич сжал пулю в кулаке.
Не помнил. Силился, напрягая память, но не мог восстановить события, которые произошли после того, как он дошёл до цифры три, обозначая окончание отсчёта. Это была чёрная непроглядная бездна, великое ничто, растянувшееся с той секунды, когда он увидел, как маг с бутылочно-зелёными глазами на неестественно бледном лице жмёт на спусковой крючок пистолета, смотрящего ему в грудь, до той, когда пришёл в себя в собственном кабинете подле Элвина Кэйна, нёсшего над ним молчаливый медицинский дозор, несмотря на отсутствие видимых повреждений. В никуда пропало около трёх с половиной часов, и он даже под дулом не смог бы с уверенностью сказать, что произошло, когда он встретился затылком с сырой землёй Гайд-парка. Но то, о чём говорил Остин, вызывало странную отдачу.
- Стихи...
Не помнил самого факта, но знал, что это были за строчки. Считал их своей пост-военной молитвой, служившей надёжней всей мишуры в священных писаниях, декларацией о мире, вызывом войне, приказом бросить оружие, принявшим вид нескольких коротких сухих строф; если вглядываться в них, напечатанных на бумаге, слишком долго, то можно увидеть итальянский берег на другой стороне, и почувствовать на губах соль Адриатики, впитывающуюся в кожу с потом. Кнежевич переодически возвращался к этому сборнику, зная, что на какой бы странице он его ни открыл, на него всегда будут слепо пялиться отголоски войны.
Лукаш аккуратно опустил кусок свинца в нагрудный карман рубашки. Весило не больше пары шиллингов.
- Что ты будешь делать теперь? - он был почти спокоен, чертовски сдержан, и не пытался улыбаться. - Я спрашиваю тебя как друг и как старший руководитель твоего подразделения. У тебя в руках информация, которую невозможно убрать в стол и не возвращаться к ней. Что ты будешь с ней делать, Хилари? Ты руководитель отряда. Ты был там. Ты уполномочен принимать решения, которые соответствуют твоим убеждениям.
"Ты можешь подвести меня под трибунал одним приказом, и будешь прав".

Он никогда не ненавидел магию так сильно, как в этот момент. Если бы была возможность вогнать себе пулю в висок голыми руками, сделал бы это, не задумываясь, потому что пуля вот она, в кармане, и нужно довершить начатое. Внутри клокотала странная тяжёлая буря из глухой ненависти к магии и отвращения к себе, за то, что не смог подавить, уничтожить, вырвать эти пустившие корни ростки из своего сознания, чтобы не давать им волю, не позволять прорываться наружу, не нарушать ход операции и жизни. Оно расползалось метастазами, и даже если и было бы лекарство, способное избавить его от этой болезни, он слишком запустил её ход, чтобы вот так просто одной микстурой вернуть всё как было. Как надо.

+1

7

- Даже если ты... - Хилари запнулся, повёл ладонью, и заставил себя продолжить. - Даже если ты маг, Лукаш... Это ничего не меняет. Лишний скелет в шкаф, и без того забитый ими до отказа. Я не буду предпринимать ничего, что подорвало бы твой авторитет. Ты нужен нам. Ты нужен мне как друг, ты нужен тайной полиции как офицер, и я не готов бросить тебя на растерзание Уолшу просто из-за того, что ты соизволил не подохнуть на негероическом поле бессмысленной битвы. В конце концов... - он сделал новую паузу, косясь на дверь. - Никто не знает. Когда мы уносили тебя из Гайд-парка, твоя рубашка и так была в крови, и сложно было разобрать, что произошло на самом деле. К тебе не подпускали никого, кроме Элвина. Даже остальные из отряда не знают, я отдал приказ Кэйну не говорить никому ничего до того, как я сам не переговорю с тобой с глазу на глаз, и не пойму, что случилось. У нас есть возможность сохранить это в тайне.
В дверь постучали: деликатное, но нетерпеливое касание костяшками двери выдавало в стучащем Элвина Кэйна. Махнув рукой, Хилари быстрым шагом пересёк комнату и отпер дверь, впуская врача в кабинет. Коридор за его спиной был пуст и ярко освещён лампами, горевшими круглосуточно, и выдававшими любую тень, перемещавшуюся по помещению. Остин был уверен, что то, что перекрыло свет, пробивавшийся под дверью, минутами назад, было вернувшимся Кэйном, но даже если это и не было им, стены кабинетов высшего офицерского состава были достаточно толстыми, чтобы подслушать что-то снаружи без какого бы то ни было оборудования было сложным.
По крайней мере, он на это надеялся.

Расправа с предателями любых идеологий всегда была слишком простой, чтобы будоражить воображение, но достаточно жёсткой, чтобы оглядываться и смотреть под ноги; оступившихся лишали звания, работы, жилья, любых средств к существованию. Без финансовой подушки и поддержки со стороны бывшие офицеры быстро пополняли голодные армии безработных, хватающихся за любую работу на фабриках. Вторыми по популярности были шахты. И из шахт уже не возвращались.
Кэйн, не изменяя своим привычкам, был сдержан и немногословен.
- Элайджа в бумагах, Болдуин забавляется с пленными под присмотром Маршалла, - он одёрнул манжеты рубашки и снова дёрнул задвижку, на всякий случай приваливаясь плечом к двери, ненавязчиво делая невозможным открыть её ни с одной из сторон. - Парни в делах и заняты, но просили передавать цветы и фрукты. Никто не против, если я передам всё вышеозначенное на словах?
Остин скрестил руки на груди, стоя между Кнежевичем и Элвином ответным ненавязчивым барьером: он ни на секунду не сомневался в разумности Элвина Кэйна, человека с извечно холодной головой и бесстрастным сердцем, но это сердце бывало слишком отдано работе.
- Им всё-таки придётся озаботиться букетом ромашек, потому что их любимый старший руководитель подразделения тяжело ранен террористом Харта и будет находиться под наблюдением доверенных врачей тайной полиции вплоть до своего выздоровления, которое, как мы надеемся, будем скорейшим. Пусть Элайджа добавит это в отчёты.
Сделав шаг навстречу, Остин сжал плечо Кнежевича, открыто и с явными нотками вызова глядя на перекрывавшего выход Кэйна.
- Спасти зад босса - дорогого стоит.
[nick]Hilary Austin[/nick][status]always a good hair day[/status][icon]http://funkyimg.com/i/2yQNU.png[/icon]
[ls]<b>ХИЛАРИ ОСТИН</b>
Руководитель 1-го отряда 3-го подразделения[/ls]

Отредактировано Peter O'Connelly (2017-10-31 11:41:15)

+1

8

Он с целый десяток полных секунд переводил взгляд с Хилари на Элвина, прекрасно осознавая, насколько усталым и загнанным сейчас выглядит, и насколько позволение видеть себя в минуты слабости идёт вразрез со всеми его убеждениями и правилами тайной полиции, но в этот конкретный момент перед ним было двое друзей, а не подчинённых.
- Это значит, что тебе всё же придётся разбираться с Шартьё и Уолшем вместо меня.
Кнежевич повёл рукой, убедительно предлагая молчаливым стражем возвышавшимся над ним Остину сесть, равно как и Кэйну.
- Шартьё знает, - тяжело обронил Лукаш, откидываясь на спинку дивана, демонстрируя перемазанную травой и кровью рубашку, карман которой тяготил кусочек неслучившейся смерти. - Шартьё знает обо всём. Поэтому мы взяли это дело, потому что... потому что я не могу сказать "нет". Он обеспечивает мне прикрытие, он же удерживает лезвие гильотины.
Чёртовы французы.
- Я скажу вам обоим то, что вы хотите услышать: я маг.
Он тут же поднял обе ладони вверх: равно "я сдаюсь" и "дайте мне договорить".
- Но я не умею использовать магию. Оно прорывается против моей воли, редко, и чаще всего слабо. Я ничего не могу, я не умею.. колдовать. Естественно... - Кнежевич теперь обращался только к Кэйну. - У меня нет регистрации. Я пытался подавить это в себе, искал способы... Оно началось после войны. Сначала редко, потом всё чаще. Последний год был особенно плох, но я по-прежнему способен разве что столкнуть вон тот натюрморт со стола, - он кивнул на бутылку и бокалы рядом с ней. - Клянусь, я не опасен. И я не предатель. Если бы я мог контролировать это осознанно, я бы не... я бы никогда... Если бы я мог не останавливать ту пулю, я бы не сделал это, потому что эта болезнь умрёт только со мной.
Он говорил торопливо и сбивчиво, наполовину объясняясь, наполовину оправдываясь, пытаясь разложить по полочкам то, что никогда не пытался разложить до этого даже для самого себя, предпочитая закрывать глаза на очевидное и надеяться, что оно исчезнет само собой, если игнорировать достаточно долго. Смотрел в тёмные настороженные глаза Элвина Кэйна, следившие за каждым его движением, пытаясь распознать в них его мысли, то, что он ощущал на самом деле, не скрываясь за нейтральной маской "просто врача". Кэйн никогда не был "просто врачом". Если бы в отряде не было Хилари, его руководителем был бы он.
- Мне больше нечего скрывать. Магия решила оставить меня в живых против моей воли. Я не знаю, кому теперь принадлежит моя жизнь на самом деле.

Отредактировано Lukáš Knežević (2017-10-31 13:16:54)

+1

9

Он слушал молча, глядя больше на Кэйна, чем на Лукаша, потому что усталое лицо Кнежевича и так выдавало всё, что могло выдать. Рот командиру при этом открывать было не обязательно. Сидел, откинувшись в неудобном жёстком кресле, от которого тянуло всё тем же официозом, пропитавшим кабинет, и в который так отчаянно не вписывались сейчас все трое; гнал от себя мысли о трибунале, сцепив пальцы в замок, следил взглядом за тем, как не меняется выражение глаз Элвина. Врач оставался холодно бесстрастным, даже когда шутил, и оттого от его шуток по спине пробегали мурашки. Из всех членов отряда, он знал, открываться Элвину Кэйну было наиболее опасным, опаснее Болдуина, с его собачьей цепкой хваткой и напрочь отбитым на войне чувством самосохранения, бросавшегося в самую гущу событий, безрассудно вцепляющегося в глотки даже самым высшим инстанциям. Уолш держал его на службе за эту отбитость, Кнежевич, вероятно, из тёплых чувств к сослуживцам, отголосков чувства долга и ответственности за тех, кого приручили, и из-за навыков. Болдуин не был незаменимым, как и никто из них, но он был хорошим солдатом, умеющим беспрекословно подчиняться приказам. Он исполнял задуманное сразу же. Элвин Кэйн же вынашивал идеи долго, тщательно пряча их где-то глубоко внутри, за маской демонстративной вежливости и согласия с выбранным Кнежевичем курсом.
Если бы не Кнежевич, неожиданно подумал Хилари, этого отряда бы не существовало. Слишком по-своему самодостаточным и опасным был каждый, чтобы рисковать держать всю стаю вместе.
- Она по-прежнему принадлежит тебе, - помолчав, Кэйн первым неохотно нарушил тишину, наткнувшись на направленный на него многозначительно выжидающий взгляд Остина. - Мне жаль, что так вышло.
С него бы сталось выпустить Кнежевичу пулю в лоб сразу после этих слов. Вероятно, выпустил бы, если бы сам не был непосредственным свидетелем тому, что свинец был бессилен. По крайней мере, в тот раз; Хилари ненавязчиво устроил руки на подлокотниках, едва касаясь пальцами кобуры на бедре. Этот жест не прошёл незамеченным: Остин заметил, как врач переместил взгляд на пистолет, прежде чем деликатно отвернуться.
- По-хорошему, я должен доложить об этом Уолшу, Лукаш. По-хорошему, ты должен быть отстранён от службы. Подведён под трибунал за ложь, за предательство идеалов, за возможный шпионаж... я не обвиняю тебя в нём сейчас, но говорю о том, что следовало бы смотреть в этом направлении, - Кэйн снова замолчал, коротко и как-то печально вздохнув. - Я спишу то, что ты сейчас сказал, на травматический шок. Ты в любом случае не можешь продолжать работать сейчас, Хилари прав.
- Госпиталь, - вмешался Остин, не убирая руки от бедра. - Это наилучший выход сейчас. Я разберусь с Шартьё и Уолшем.
Элвин поднялся на ноги.
- Собирайся. Будет лучше, если мы доставим тебя туда прямо сейчас, во избежание лишних расспросов. Обоснуем задержку оказанием необходимой первой помощи.
[nick]Hilary Austin[/nick][status]always a good hair day[/status][icon]http://funkyimg.com/i/2yQNU.png[/icon]
[ls]<b>ХИЛАРИ ОСТИН</b>
Руководитель 1-го отряда 3-го подразделения[/ls]

Отредактировано Peter O'Connelly (2017-11-11 04:57:06)

0

10

От признания не стало легче. Глядя на каменное лицо Кэйна, на встревоженного Остина, легче не было. Наоборот, разделённый груз утроился, и лёг на его плечи ещё сильней, вынуждая наклониться, упираясь локтями в колени, и провести ладонями по лицу, пряча глаза, зачёсывая назад волосы, чтобы сцепить пальцы на шее сзади, глядя в пол.
Если бы это был шок, Элвин. Если бы.
Хотел напомнить врачу, что тот не уполномочен, что все решения теперь ложатся на Хилари, и не понятно до конца, да и вообще не понятно, насколько протяжённым во времени станет это "теперь". Лихорадочно мечущееся сознание, бьющееся в стенки гудящего черепа, наконец, успокоилось, и враз лишило его всех мыслей и возможности связно их выражать. Кнежевич молча встал, окидывая кабинет взглядом; в последний раз?
Его продолжало грызть неприятное чувство неоправданных ожиданий, тревоги за свою шкуру и будущее отряда. На какую-то долю секунды мелькнула мысль об остававшейся в условной безопасности за стенами офиса тайной полиции семье: им без него точно будет лучше.

Лукаш всё так же молча следовал по бесконечным лабиринтоподобным коридорам за Хилари, спиной чувствуя на себе змеиный немигающий взгляд Элвина Кэйна, который сейчас явно уже мысленно составлял донос Уолшу. Чувствовал, как контроль над ситуацией ускользает, как теряет не только распадающийся на глазах отряд, но и друзей, - друга. Пока одного, но что будет, когда новости дойдут до Болдуина?
На улице шёл дождь. Спустившись по ступеням чёрного входа, - на всякий случай, - Кнежевич замедлил шаг, поднимая лицо к грязному чёрно-серому небу Лондона, и ощущая, как капли разбиваются, стекая по лицу. Коротко зажмурившись, стёр их рукавом рубашки, и нагнал Хилари, стоило Кэйну за его спиной остановиться. Сознание чётко дорисовывало ствол пистолета, который бы утыкался ему между рёбер, если бы Элвин не был Элвином, и не выдерживал ставшие очень условными границы и субординацию даже в такой ситуации. Против него пока ещё не выдвинуты никакие обвинения, пока ещё это не конвой, а сопровождение, не тюрьма, а госпиталь. Лгал себе с каждым новым шагом, пытаясь убедить, и не убеждаясь.
Госпиталь был почти пуст и ярко освещён; свет растекался по белым стенам и кафельному полу, пока они не дошли до нужного крыла, и Элвин не запер за ними дверь. Кнежевич не стал комментировать, тяжело опускаясь на идеально ровно заправленную кровать у окна. В госпиталях всегда пахло этой отвратительной смесью из лекарств, крови и безысходности, запах, впитывающийся в больничные стены и простыни, и преследующий даже после того, как сам госпиталь оставался далеко позади. Он достаточно нахлебался этого в войну.

0

11

- Снимай рубашку, - Кэйн проверил задвижку на двери, и повернулся к сидящему на кровати Лукашу. Его сгорбленная спина отражалась в окне, в котором точно так же был виден и Остин. Благополучно избежав такого жеста, как встретиться взглядом в отражении, Элвин покосился на него через плечо, и, чуть помедлив, достал свой пистолет, и перекинул его в руки руководителю отряда.
- Я не идиот, Остин. Перестань считать меня таковым.

Пуля и в самом деле не оставила никаких следов, ничего похожего на рану или ожог, но закрывший глаза Кнежевич всё равно выглядел так, словно пережил выстрел дробью в живот; то, что что-то было не так, выдавала испарина на висках, та неловкость и тяжесть, с которой он лёг на кровать, та молчаливость, с которой шёл. Это было чем-то большим, чем растерянность и усталость. На первый поверхностный взгляд Лукаш не имел никаких повреждений, но смотреть глубже, чем на поверхность, было его работой.
Стоило Кнежевичу лечь, что-то дополнительное в нём сломалось, что-то, заставлявшее стоять ровно и разговаривать. Сейчас Элвин понимал, что стоило не обманываться тем, как он держался ранее, и осмотреть сразу же, отправить в госпиталь, отогнать всех, и заняться этим случаем лично. Глядя на то, как Лукаш сжимал зубы, вероятно, полагая, что Кэйн не заметит, он опасался, что теперь могло быть уже поздно.
Подтянув к кровати стул, он склонился над магом: то, что переживал сейчас Лукаш, явно было магической отдачей, запоздалой, замедленной, как бомба, побочными эффектами отложенной смерти. То, что ему удалось отвести её от себя в Гайд-парке, не означало, что она не нагонит через пару-тройку часов, которые уже прошли. Кэйн прислушивался к тяжёлому неровному дыханию, видел, как медленно вздымается грудь, и возвращался к сцене в кабинете, когда он был слишком занят раскрывшимся предательством, чтобы обратить внимание на истинное физическое состояние Кнежевича. Судя по тому, как его прижимало сейчас, тогда он держался исключительно на силе воли.
"И на магии".

[nick]Elwin Cain [/nick][status]cure for the lies[/status][icon]http://sf.uploads.ru/DT0Hx.jpg[/icon]
[ls]<b>ЭЛВИН КЭЙН</b>
Врач 1-го отряда 3-го подразделения;[/ls]

0

12

Когда он закрыл глаза, мир на короткий промежуток времени перестал существовать, обратившись непроглядной чернотой. Этот переход был слишком внезапным, чтобы Лукаш успел отдать себе в этом отчёт, но когда он с трудом разлепил веки, он не мог точно сказать, сколько прошло времени. Судя по тому, что Кэйн всё ещё был здесь, не так много, но теперь из ниоткуда возник стул; вероятно, он отключился на несколько минут. Шумно выдохнув, и ощутив, как заныло от этого в груди, словно всё тело сдавили в тисках, Кнежевич закрыл глаза снова, старательно удерживаясь в сознании, не имея ни малейшего желания возвращаться обратно в это ничто, вырывавшее из его реальности куски времени, и произвольно выбрасывающее его обратно. Он нашарил под пальцами тонкое одеяло, поверх которого лежал, и сжал её, ощущая узоры складок ткани в ладони. Это считалось связью с реальностью. Этого хватало.
В горле пересохло. Лукаш медленно сглотнул, ощущая, как что-то царапает горло, проталкиваясь вниз. Мышцы ныли в разы сильней, чем тогда, в кабинете, и сама пешая прогулка до госпиталя явно не пошла на пользу, вытянув из него последние силы, которые он старательно собирал в кулак, заставляя себя дышать, моргать, сглатывать слюну, которая почему-то имела медный привкус.
Он слышал голос Кэйна, пробивающийся сквозь мутную пелену, удивительно напоминающую лондонский туман. Не мог разобрать слов, не был уверен, что врач обращается к нему, и не отвечал, не будучи уверенным, что ему хватит сил на то, чтобы издать хоть какой-то звук. Слышал, как собственная кровь бьётся в висках, заглушая все звуки извне, слышал собственное дыхание, неестественно громкое, эхом отдающееся в голове. В какой-то момент разжал пальцы, выпуская одеяло.

0

13

Чуть дёрнув уголком губ, Хилари аккуратно отложил пойманный пистолет Кэйна на пустой столик на колёсиках у двери, и скрестил руки на груди, приваливаясь спиной к стене. Он следил за перемещениями врача, за по-прежнему напряжённым лицом Лукаша; когда Элвин сел около кровати, подошёл ближе. Стук каблуков по кафелю казался особенно громким в небольшом замкнутом пространстве. Кровать от двери отделял всего десяток. Он остановился у изголовья, чтобы ещё раз лично убедиться в том, что физически Кнежевич ранен не был, но Кэйн был слишком сосредоточен, чтобы решить, что все беды были позади. Врач поднял глаза.
- Никто не бессмертен. Он каким-то образом отогнал от себя неизбежное там, но никто не бессмертен, - он прижал два пальца к шее Лукаша под челюстью, считая пульс. - Магов очень легко убить, на самом деле. Легче, чем людей, как бы странно это ни звучало. Люди не могут умереть от эмоционального истощения, от того, что отдали в никуда больше, чем могли, а маги - могут. Если верить ему насчёт его способностей, он отдал всё, вообще всё, до капли, и немного сверху авансом.
Хилари поднял сброшенную на пол рубашку Кнежевича, и достал из кармана пулю. Сжав её между указательным и большим пальцем, поднёс к свету, рассматривая.
- Такая мелочь.
- От таких мелочей умирают.
Остин передал каплю свинца Элвину.
- Я не знаю, поможет ли это.
Он отрицательно качнул головой, снова обращаясь к Лукашу.
- Мне - нет. Ему тоже.
- И что теперь?
- Я не знаю. Ждать.

Отвлёкшись, Кэйн пропустил момент, когда Кнежевич перестал дышать. Не нащупав бьющийся пульс, приложил ухо к груди, убеждаясь, что ситуация стремительно ухудшается, и что он уже потерял сознание, и чем дольше он пробудет в таком состоянии, тем меньше шансов на то, что он в принципе из него выйдет. Обыграть смерть на поле боя и потом бесславно умереть в больнице на руках тех, перед кем сознался в измене - не самые заманчивые перспективы.
- Лукаш!

[nick]Hilary Austin[/nick][status]always a good hair day[/status][icon]http://funkyimg.com/i/2yQNU.png[/icon]
[ls]<b>ХИЛАРИ ОСТИН</b>
Руководитель 1-го отряда 3-го подразделения[/ls]

Отредактировано Peter O'Connelly (2017-11-11 06:36:33)

0

14

Кнежевич пытался открыть глаза, но веки казались сшитыми друг с другом, и любые попытки из разлепить отдавались жгучей болью в глазах, поэтому он быстро бросил это занятие, оглядываясь в той черноте, которая окружила его плотным коконом, не позволяя шевелиться. Руки были плотно стянуты этой вязкой темнотой. Он не мог точно сказать, где он и как, знал только, что больше не видит и не слышит ни Элвина, ни Хилари, хотя ещё несколько мгновений назад голос Кэйна был там, ещё одна ниточка, в плюс к ткани в пальцах. Готов был поклясться, что слышал, как подошёл Хилари; его мутило, к горлу подступала тошнота, но если бы его и вывернуло наизнанку, то только желчью и остатками виски из кабинета. Не помнил, когда ел последний раз. Не понимал, почему это важно сейчас, когда он даже не в состоянии поднять руку, оторвав её от клейкого чёрного одеяла, удерживающего его на кровати.
Что-то сильнее сдавило грудь, резко перекрывая доступ кислорода, и Лукаш дёрнулся всем телом, ощущая как эти тиски перемещаются вверх, к горлу, не выпуская грудь, почти выдавливая из него последние остатки воздуха, которые он силился удержать в лёгких. Из горла вырвался сдавленный хрип, но он не был уверен, что это услышал хоть кто-то, и что это не было просто у него в голове. Кэйн - врач, он должен знать, должен понимать, должен помочь... В своём отчаянном сопротивлении усиливающемуся давлению начисто забывал, что Кэйн - человек, не способный разобраться с магическими "ранами", с этим резко опустевшим сосудом энергии, который теперь заполнялся его собственной кровью. Медный привкус заполнял рот; он с трудом разлепил пересохшие губы, чувствуя, как горячие струйки стекают по подбородку, задыхаясь от забивших глотку плотных сгустков, силился выплюнуть их, пусть даже и вместе с собственными лёгкими, выжатыми и высохшими, добавляющим лишнюю боль в груди, которая и без того грозилась разорвать грудную клетку изнутри, переломать рёбра, остановить заходящееся в бешеном ритме сердце. Лукаш пытался закричать и не мог, давился собственной кровью, сжимал пальцы в кулаки, чувствуя, как натягиваются сухожилия и хрустят кости, когда он преодолевал сопротивление липкой темноты, опутавшей тело, грозящей сломать шею, если сожмётся ещё хоть чуть-чуть. С трудом вытолкнув из глотки булькающий хрип, с силой распахнул глаза, содрогаясь новым криком боли, слепо смотря широко раскрытыми глазами в темноту, которая никуда не делась, по-прежнему окружая его со всех сторон, загоняя в угол. Он рванулся вверх, пытаясь оторвать непослушное тело от больничной койки, рвался снова и снова, не пытаясь сдержать крик, но зная, что его никто не слышит. Когда Кнежевич поднял правую руку, он чувствовал, что в ней сломана каждая кость, и разорваны все мышцы; не понимал, как всё ещё может ей управлять, но держал на весу, выдирая из темноты левую, одновременно пытаясь сесть. Темнота сходила со спины вместе с кожей, вырывая куски плоти, дробя позвоночник, но Лукаш не останавливался. Левая рука была хуже правой, держать на весу её было почти невозможным. Лишаясь физической оболочки с каждой своей попыткой освободиться, он становился комком обнажённых нервов, концентрированной болью, такой острой и яркой, что, казалось, даже темнота меркнет, отступая, уступая ей. Последним рывком он скатился с кровати вниз, на холодный кафельный пол запертой комнаты госпиталя тайной полиции, чтобы не коснуться его.
Безвольное тело подхватили руки Элвина Кэйна, с помощью Остина вернувшего мечущегося в лихорадке Кнежевича обратно на кровать; он дышал снова, поверхностно, быстро, давясь больничным воздухом, открыв глаза, но не видя ничего вокруг себя.

0

15

Кнежевич не дышал пятнадцать минут. Этого было достаточно, чтобы зафиксировать смерть и смириться с ней: он не подавал никаких признаков жизни, пульса не было, сердце остановилось. Кэйн бросил любые попытки вернуть его к жизни на десятой минуте, потому что даже тогда было уже слишком поздно: он видел много чудесных спасений за свою карьеру, но никто и никогда не выживал после того, как кислород не поступал в мозг больше четверти часа. Это было невозможным. Это было магией.
Он едва успел подхватить Лукаша, когда тот дёрнулся всем телом, скатываясь с края низкой кровати, почти встречаясь затылком с кафельным полом. Кнежевич ещё не пришёл в себя окончательно, но, пока Кэйн своим весом прижимал вырывающегося из рук больше-не-покойника к кровати, он сумел нашарить вернувшийся пульс, и срывающееся дыхание напоминало жадные вдохи утопленника, но оно было. Лукаш Кнежевич всё ещё был жив, умудрившись обыграть смерть второй раз за последние двадцать четыре часа.
- Воду, быстро.
Нашарив протягиваемый Остином стакан воды из полупустого стеклянного графина на столике, он быстро выплеснул его содержимое в лицо Лукаша, стараясь не попасть в нос или в рот, что было сложно, если учитывать, как яростно тот метался, угрожая врезаться лбом в переносицу Кэйна, если тот наклонится слишком низко.
- Лукаш, Лукаш, тихо. Посмотри на меня. Кнежевич, твою мать!
Элвин осторожно ослабил хватку, ощущая, как Кнежевич оставляет попытки сопротивляться, но по-прежнему дышит. Дрожь, бьющая тело, стихала. Лукаш всё ещё цеплялся за одеяло, как утопающий за соломинку, но это было хотя бы признаком того, что мышцы работают, и тело подчиняется слабому, но контролю, который он себе всё-таки вернул. Смаргивая с ресниц воду, Кнежевич мотнул головой, утыкаясь лицом в мокрую подушку, и издал что-то похожее на сдавленный стон. Когда он повернул голову, упираясь взглядом в больничный потолок, этот взгляд вернул прежнюю осмысленность: по крайней мере, Кэйн на это надеялся. Он разжал пальцы на плечах Кнежевича, и отстранился, выдыхая.

[nick]Elwin Cain [/nick][status]cure for the lies[/status][icon]http://sf.uploads.ru/DT0Hx.jpg[/icon]
[ls]<b>ЭЛВИН КЭЙН</b>
Врач 1-го отряда 3-го подразделения;[/ls]

0

16

Когда Элвин молча поднял глаза на Остина, тот не смотрел в ответ, не сводя глаз с бездыханного тела на кровати, с запавших глаз, с напряжённо-усталого выражения, не сошедшего с лица. Видел, что Лукаш больше не цепляется за одеяло, пропустив момент, когда он выпустил его. Мог отличить потерю сознания от фактической смерти. Отвернулся к окну, глядя в самую гущу тёмного ночного Лондона.
В отличие от остальных членов отряда, они с Кнежевичем не были подле друг друга в самые тяжёлые моменты прошедшей войны. Когда Лукаш выползал из-под Загреба, полуживой и тяжело раненый, он был где-то в Родезии, высиживая бессмысленные бесконечные засады на французов, о которых он помнил только реки дешёвого плохого вина и влажную жару, от которой рубашка липла к спине, и ткань пропитывалась потом и кровью. Когда он сам едва не остался в Трансваале, когда не мог шевелиться от боли, сковавшей всю правую сторону телу, как без движения лежал полгода в госпитале, стискивая зубы, и ожидая, пока затянутся ожоги, Кнежевич... он не был уверен, где был Кнежевич. Вероятно, уже снова в Англии, празднуя выпуск из академии или конец войны. Каждый выбрался самостоятельно, оставив под обстрелом какую-то часть себя, но выбрался, несмотря ни на что.
Но теперь, когда Лукаш был мёртв, - это слово глухо отдалось где-то в сознании, - это всё не имело значения. Теперь он был с ним здесь, но помочь не мог. Прижавшись спиной к шершавой сероватой стене, Остин медленно сполз на пол около кровати, упираясь затылком в эту стену, абсолютно сухими глазами глядя куда-то под потолок. Кэйн отодвинул стул. Медленно поднявшись, дошёл до графина с водой, плеснул в оба стакана, подал один Хилари, наклонившись перед ним. Он с молчаливым кивком принял, касаясь своим стаканом стакана Кэйна, и сглотнул ледяную больничную воду, обжигающую горло похлеще виски. Аккуратно отставил стакан, -  стеклянное донышко встретилось с кафелем, и бесшумно выдохнул, по-прежнему не останавливая взгляд ни на чём, и уж тем более не смотря на кровать.
Когда Лукаш хрипло втянул воздух в лёгкие, Остин не сразу понял, что произошло. Только когда тот, кого он счёл умершим, закашлялся, словно кислород не поступал дальше, оказался на ногах около кровати, подле Элвина, удерживающего заметавшегося Лукаша, который был слишком жив, чтобы и дальше считаться мёртвым.
- Какого чёрта... - пробормотал, отступая на полшага, стоило Кнежевичу снова замереть. - Какого чёрта. Пятнадцать минут?

[nick]Hilary Austin[/nick][status]always a good hair day[/status][icon]http://funkyimg.com/i/2yQNU.png[/icon]
[ls]<b>ХИЛАРИ ОСТИН</b>
Руководитель 1-го отряда 3-го подразделения[/ls]

0

17

Он слизнул с губ что-то, что на проверку не было кровью, а напоминало воду так сильно, что он готов был поверить, что это она. С трудом подняв руку, коснулся пальцами щеки, влажной, но всё так же не кровью, которая заливала лицо мгновения назад; это был почти лондонский дождь, чьи капли разбивались об его лицо, когда он шёл в госпиталь. Почти. Лукаш провёл по лицу тыльной стороной ладони, жмурясь, и бессильно уронил руку обратно на одеяло, чтобы следом открыть глаза окончательно.
Мир вокруг расплывался, а каждый объект имел несколько контуров и теней, наслаивающихся друг на друга, и сбивающих его с толку. Кнежевич нашарил взглядом в пространстве лицо Кэйна, и Хилари следом. Хотел было что-то сказать, но зашёлся в новом приступе кашля, отозвавшемся новой вспышкой боли где-то глубоко в груди. Кое-как приподнялся на локтях и не без помощи Элвина сел, опираясь спиной о подставленную подушку у изголовья кровати. Так было проще. Так не было ощущения, что больничная кровать снова обернётся этой чёрной мазутной тюрьмой, раздирающей его на части. Лукаш дрожащими пальцами сжал протянутый Элвином стакан воды, и сделал несколько несмелых глотков, проливая едва ли не четверть стакана: вода разгоняла давление, словно расчищая путь, давая доступ кислороду. Дышать стало немного легче, и он осушил стакан, медленно и тяжело моргая, пытаясь заставить мир вернуть привычные очертания. Голова ныла, как после тяжелейшего похмелья и сотресения вместе взятых, но голос Хилари пробился без преград. Кнежевич повернул голову, с трудом отыскав его взгляд:
- Пятнадцать... минут? Я... пятнадцать минут? Чёрт...
Он плотно зажмурился, с ощутимым усилием удерживая не до конца слушающееся тело в этом полулежачем положении.
- Я не...
- Тихо, - перебил Кэйн, протягивая новый стакан воды. - Заткнись и пей.
Лукаш всё ещё был не в состоянии удерживать такую тяжесть самостоятельно: он жадно припал к воде, старательно отмеряя мелкие глотки, позволявшие ему дышать, и словно бы растворяющие крепкие цепи, сдавливающие грудь. Он прижал ладонь к груди в том месте, куда должна была войти пуля, и отстранился от стакана, облизывая губы. Вода прогнала привкус крови.

0

18

Кэйн убрал стакан от губ Лукаша, отставляя его обратно на столик.
- Если тебе нужно снова лечь, ложись. Если нет, оставайся так, но дай знать, когда устанешь.
Он видел, как руки Кнежевича, которыми он упирался в матрас, чтобы продолжать сидеть, дрожали от напряжения.
- И я не хочу от тебя ничего слышать, если это не что-то, непосредственно связанное с твоим состоянием.
Старший руководитель третьего подразделения выглядел так, словно он спустился в ад, пожал руку дьяволу, и вернулся обратно, пройдя через все круги по два раза. Подушка, впитавшая воду, быстро пропиталась ещё и льющим с него потом так, словно они сидели в полевом госпитале в Африке в разгаре лета, а не в конце промозглого лондонского сентября. Под глазами явно отпечатались синяки, но Лукаш адекватно реагировал на все внешние раздражители, и выглядел так, словно он окончательно вернулся в сознание. Просто был очень слаб физически. Бегающий взгляд, наконец, остановился. Элвин еле слышно выдохнул снова, чувствуя, как успокаивается.
- Я останусь здесь, - он повернулся к Хилари, глядя на него снизу вверх, и удерживая ладонь на смятом одеяле, словно этот жест был призван так же и удерживать Кнежевича в сознании. - Забери из кабинета виски, и аптечку у меня.
Остин сделал несколько шагов по направлению к двери, прежде чем обернуться.
- Ты врач. Что мне сказать остальным?
- Ничего, - Элвин указал подбородком на выход. - Кнежевич в госпитале. Это всё, что нужно знать кому бы то ни было.
Хилари кивнул и дёрнул задвижку, бесшумно закрывая за собой дверь. Когда его шаги в коридоре стихли, Кэйн снова обратился к Лукашу:
- А ты лежи. И не шевелись. Я вообще не знаю, откуда у тебя взялись все те силы, что ты уже успел потратить.

[nick]Elwin Cain [/nick][status]cure for the lies[/status][icon]http://sf.uploads.ru/DT0Hx.jpg[/icon]
[ls]<b>ЭЛВИН КЭЙН</b>
Врач 1-го отряда 3-го подразделения;[/ls]

0

19

Лукаш послушно кивнул, что на деле приняло вид едва заметно дёрнувшегося подбородка, и оторвал от матраса и вторую руку, что лишило его последней опоры: он неловко сполз вниз, утянув за собой подушку. Приподнял голову, позволяя Кэйну поправить её, и тратя на этот жест все силы, которые у него оставались. Вода разграничила "до" и "после": вода растворяла, уничтожала, прогоняла всё то, что могло вернуться и снова сжать его в смертельном коконе, а значит, он мог снова лечь.
Вокруг него снова был госпиталь, чьи стены не торопились сходиться, чтобы раздавить его под многотонным давлением. Больше ничего не ломало рёбра и не разрывало кожу на лоскуты; при воспоминаниях о тех захлёстывающих с головой волнах острой боли его снова замутило, и Кнежевич спешно отогнал от себя эти мысли. Он снова здесь и сейчас. Он снова жив. Опасаясь закрывать глаза, смотрел в потолок, в растекающуюся по нему белую краску, слегка обшарпанную, но надёжную. Ощущал присутствие Элвина, которое больше не было присутствием новоприобретённого врага, выжидающего момент, чтобы ударить. Теперь если он и выжидал момент, то только чтобы спасти, снова подхватить в нескольких сантиметрах от пола. Его, Лукаша, который только что признался во всём, в чём мог, и чем подвёл себя под ряд статей и трибунал. Теперь, - пока что, - это не было тем, что значило больше всего в этот момент.
"Я не знаю, кому теперь принадлежит моя жизнь на самом деле."
Если закрыть глаза, перед ними начнут расплываться разноцветные круги.
"Теперь точно не знаю".
Он вслепую нашарил руку Элвина, и крепко сжал.
- Спасибо.

0

20

Он чуть улыбнулся.
- Я ничего не сделал.
Все его усилия были тщетны. Если бы Лукаш не пришёл в себя самостоятельно, он бы ничего не смог с этим сделать.

Когда Остин вернулся с аптечкой и бутылкой, Кнежевич снова провалился в поверхностное забытье, но теперь он хотя бы дышал. Кэйн накрыл его ещё одним одеялом, и если бы не неестественная бледность и до сих пор напряжённые мышцы, можно было бы подумать, что он почти в порядке. Устроив аптечку на коленях, он снял жестяную крышку, чтобы закопаться в содержимое, перебирая пачки бинтов и маленькие баночки без маркировки. Остановившись на чём-то, что подозрительно напоминало спирт в бутылочке из коричневого стекла, Элвин передал её Хилари.
- Три капли в виски. Если вдруг ему снова поплохеет в твой дозор, - крышка с красным крестом снова заняла своё место. Элвин отложил аптечку на прикроватный столик, к уже стоящей там бутылке виски и почти пустому графину с водой. - Когда ты пойдёшь к Шартьё?
- Утром, - Остин вздохнул и потёр лицо. - Но позвоню я ему сейчас. Потом Уолш.
- "Кнежевич в госпитале, никому не ходить".
- Понял, понял.
- Иди, - Кэйн налил виски в стакан, и отпил сам, глядя на Лукаша. - Я просижу ночь. Сменишь меня завтра, как закончишь.  - "Не то чтобы кто-то из нас мог сделать что-то, чтобы помочь ему". - Можешь забрать мой пистолет, если тебе так спокойнее.
- Теперь ты решил считать идиотом меня?
Элвин равнодушно повёл плечом в ответ на обвинение.
- Это ты посчитал, что я застрелю раненого старшего по званию.
- Который, к тому же, оказался, предателем, - Остин скрестил руки на груди. - Ты ведь думаешь именно так. Что он предатель.
- Я не исключаю варианта, что с этими взаимными обвинениями в идиотизме, идиот как раз Лукаш. Думать, что оно не всплывёт.
- Вот, - Хилари раздражённо ткнул ладонью в сторону лежащего. - Вот. Оно всплыло. Твои действия? Мне ожидать завтра всю кавалерию здесь, когда я вернусь?
- Ты так печёшься о нём, как будто он твой сынок, а не начальник, - теперь, когда момент кризиса был позади, он вернулся к своему привычному состоянию подозрительного скептицизма. - Если бы я желал ему смерти, я бы не был сейчас здесь.
- Ты можешь не желать ему смерти, - помолчав, заметил Хилари, - но можешь желать правосудия. Или того, что ты им считаешь.
- Ты ждёшь от меня слов "я не сдам его Уолшу", не так ли?
Голос Кэйна был спокоен, но вкрадчив. Хилари поморщился.
- Да.
- Я не сдам его Уолшу. Но я прослежу за тем, чтобы он сделал это сам.
По лицу Остина легко можно было понять, что он хочет что-то сказать, и удерживает это на языке одной только силой воли; не нужно было быть великим психологом и знатоком душ человеческих, чтобы понять, что именно, но Элвин открыто смотрел ему в лицо со спокойным вызовом. Хилари отвёл взгляд первым, проглотив всё то, что почти сорвалось с губ. 
- Если вдруг что-то случится, будь на связи.
- Конечно, мистер Остин, сэр, - чуть насмешливо сощурился Кэйн, прежде чем отвернуться к кровати Лукаша, и снова коснуться губами виски. - Конечно.

[nick]Elwin Cain [/nick][status]cure for the lies[/status][icon]http://sf.uploads.ru/DT0Hx.jpg[/icon]
[ls]<b>ЭЛВИН КЭЙН</b>
Врач 1-го отряда 3-го подразделения;[/ls]

+1


Вы здесь » Of Us and Men » London underground » gospel of dismay


Рейтинг форумов | Создать форум бесплатно