И сколько ангелов уместится на острие иглы?
Он собрал рассыпанные по столу в беспорядке книги, многие из которых были яростно исчерканы простым карандашом, а у прочих отсутствовали страницы; ободранные корешки мутно смотрели потускневшими от времени буквами латинских названий, перекликаясь с общей потёртостью суматошно хватавшегося за них Джеймса Дарси О’Коннелли. Закончив выстраивать книги в неровные ряды на покосившихся от времени полках старого книжного шкафа (по слухам, бывшего в семействе О’Коннелли ещё со времён джеймсовского прапра), Джеймс сгрёб в кучу исписанные крупным летящим почерком листы, чтобы сунуть их в сумку, рядом с парой тяжёлых пыльных томов, напоминающих кирпичи. Минутная стрелка доползла до цифры «12», устроив часовую ровно на противоположной стороне циферблата. О’Коннелли мысленно выругался, и тут же добавил это в тот список грехов разной степени масштабности, в которых ему надлежало исповедоваться в воскресенье.
Выбежав из дома и хлопнув дверью, он быстро пересёк вымершую с наступлением вечера улицу, чтобы в последнюю секунду запрыгнуть в отъезжающий от остановки трамвай, разгоняющий сгущающуюся чернильную темноту лондонского вечера еле заметными лучами круглых фар, ощупывающими рельсы прямо перед плоской трамвайной мордой. Сбросив сумку на соседнее пустое сиденье, О’Коннелли выдохнул, глядя, как за окнами проплывают просевшие после недавних ливней кирпичные дома знакомого района, и автоматически подсчитывая их двери с потрескавшейся краской так, словно их количество могло измениться. Насчитав шестнадцать до того, как трамвай свернул за угол, он слегка растерянно моргнул и обернулся через плечо, сжимая пальцами спинку сиденья, и пытаясь в последние секунды пересчитать двери ещё раз: обычно их было пятнадцать. Мазнув взглядом по тройке, быстро сбился со счёта, и выпустил спинку, возвращаясь к созерцанию привычного маршрута, но теперь пристально следя за тем, чтобы пейзаж соответствовал привычному. До самой конечной всё оставалось неизменным. Всё, кроме той лишней двери.

В доме номер двадцать пять по Зилмере роуд Хилари Остин затушил окурок в дешёвой пепельнице, после долгих лет использования стёршейся почти в ноль; казалось, ещё чуть-чуть, и пепел размажется по хлипкому деревянному столику, на который Остин закинул ноги так, что каблук его левого ботинка почти упирался в ухо Пола. Болдуин сидел неподвижно, уткнувшись взглядом в собственные сцепленные в замок руки, устроенные на коленях.

- Он в трамвае.
- Время?
- Шесть пятнадцать.
- Сходит с конечной?
- Шесть тридцать пять.
- На перехват?
- Сенбернар.

- Прошу прощения, сэр, - хрипловатый низкий голос вынудил Джеймса О’Коннелли, вырванного из собственных мыслей о шестнадцатой двери, вздрогнуть. – Не найдётся закурить?
Маршалл Уотерс в чёрном пальто растянул губы в вежливой улыбке, не обнажая дёсны; на его локте висел зонт, упиравшийся в грязный пол трамвая, и О’Коннелли готов был поклясться, что сложенные крылья зонта формой напоминали винтовку. Он гнал от себя странные мысли: в конце концов, шестнадцатой двери на самом деле не было, а за локоть человека в пальто загнутой рукоятью цеплялся зонт.
- Не курю, сэр.
Уотерс понимающе кивнул и отстранился, откидываясь на спинку своего сиденья и теряя какой бы то ни было интерес к О’Коннелли. Трамвай со сдавленным скрежетом продолжал свой путь до платформы шестнадцать.
Шестнадцать, подумал Джеймс. Прямо как дверь.
Которой, конечно же, не было.

- С ним?
- Я, - Болдуин поднял голову и раздражённо отвёл ботинок Остина от своего лица, вынуждая Хилари опустить ноги на пол.

Когда О’Коннелли спрыгнул с подножки трамвая на неровные подточенные булыжники мостовой, человека с зонтом-винтовкой уже не было: следом высыпала гомонящая группка студентов, севшая в трамвай три остановки назад, несколько семейных пар, и быстро слившийся с серым лондонским пейзажем мужчина в серой же форме, при взгляде на которую сердце - зарегистрированного! – мага нервно вздрогнуло, а его пальцы сильней вцепились в ручку портфеля с богословскими кирпичами. Джеймс повернулся в сторону университета, поблёскивающего огнями в некотором отдалении от платформы, когда перед ним вырос человек из трамвая.
- Простите ещё раз, сэр, но вы же в университет?
О’Коннелли слегка неуверенно кивнул, и дёрнул подбородком в сторону зажжённых фонарей; они с этим человеком стояли в одном из островков света, и это слегка успокаивало. Человек был вежлив. Зонт больше не казался винтовкой.
- Вы не могли бы подсказать, как до него добраться?
- Прямо, - неожиданно сухо отозвался Джеймс, вернув себе способность говорить, на мгновение пропавшую из-за нервного напряжения, вызванного присутствием равно ненужной двери и человека в серой форме. – Вам прямо до здания с красной дверью, сэр, потом направо, и дальше следуйте по фонарям и указателям.
Маршалл Уотерс улыбнулся.
- Благодарю, сэр.

Сенбернар направился ровно в том направлении, в котором указал О’Коннелли; Джеймс зачем-то кивнул ему в спину, и сделал шаг следом. Он мог бы поклясться на одном из своих тысячи священных писаний, ровными рядами высившихся на полках комнаты, что ещё секунду назад позади него была та темноволосая студентка в красном берете, подле неё – её долговязый спутник в клетчатом шарфе, следом шла слегка прихрамывающая женщина, а перед самым его носом мелькала шляпа мужчины представительного вида, сжимавшего в руках портфель; теперь же впереди него была только спина человека зонта-винтовки, а позади него была лондонская чернота. О’Коннелли на всякий случай обернулся: перед его глазами мелькнула серая ткань формы, и лондонская чернота стала действительно всеобъемлющей.

***

Лукашу слишком много и часто за последние сутки говорили, что всё под контролем, чтобы он хотя бы на секунду поверил, что это действительно так. Телефон на Зилмере роуд не отвечал, а значит, все трое уже на улицах, и квартира заперта. Так должно было быть, а значит, так было, потому что его ищейки – самые проверенные люди по эту сторону Атлантики.
Люди.
Почти не отдавая себе в том отчёта, Кнежевич кривовато и очень невесло усмехнулся, пользуясь тем, что его никто не видит, и затянулся; он бы смотрел в окно, если бы оно не было надёжно упаковано в плотные шторы, сквозь которые не проникал ни единый солнечный луч даже в самые ясные дни. Его взгляд бесцельно блуждал по однотонной болотной ткани, а пальцы сжимали сигарету чуть сильней, чем следовало бы: Лукаш был ощутимо взолнован, и не скрывал этого, в кои-то веки даже перед самим собой, поэтому когда его кабинет огласила телефонная трель, он позволил себе поднести трубку к уху чуть более поспешно, чем обычно.
- Цель у нас, - Остин звучал невозмутимо, но что-то в его голосе всё-таки звучало не так. Не как обычно. Неправильно. Голос Хилари был слишком невозмутимым.
- Проблемы?
- Никаких.
- Осложнения? 
Остин замялся на какую-то долю секунды.
- Он с Хартом, - Кнежевич был уверен, что руководитель его отряда прямо сейчас держит на раскрытой ладони злосчастный клевер так, словно он, Лукаш, может его видеть.
- Доставить в блок B2.
- Есть, сэр.

Правило номер один: всё, что может пойти не так, пойдёт не так.

Отредактировано Lukáš Knežević (2017-08-18 12:03:23)

Кнежевич ненавидел французов.
Ненавидел это грассирующее «р», ударение на последний слог - Кнежевич, подумать только, - имперские амбиции, вздорный характер и неумение стоять в очередях. И из всех французов он особенно выделял Бертрана Шартьё.

В углу, где раньше стоял шкаф, мрачно высился Сенбернар, и кабинет не заметил разницы; по ширине плеч Уотерс вполне конкурировал с исчезнувшим предметом мебели. Остин курил, стряхивая пепел в пепельницу начальника. Болдуина не было.
Лукаш в нехорошей хмурой задумчивости постучал ногтями по деревянной поверхности стола.
- Шартьё... – начал Хилари, затянувшись так, что тлеющий огонёк подобрался к самому фильтру, грозя обжечь.
- Идиот, - раздражённо оборвал его хорват, резко вставая из кресла: ножки прочертили две бледные полосы по доскам пола. – Чёртов идиот с завышенным самомнением. Знаток душ человеческих! Теперь, когда О’Коннелли знает, что его отпрыск у нас, об этом знает весь Харт. Весь. Блядский. Харт! – кулак Кнежевича с грохотом встретился со столом. Никто из ищеек не повёл и бровью. - Эти отмороженные террористы без чувства меры и самосохранения, которые наверняка уже несколько часов прочёсывают Лондон в поисках Джеймса. Как можно хотеть провернуть дело тихо, и при этом своими же руками разворошить осиное гнездо, мать его!

В одном Лукаш мог быть уверен на все сто процентов: его подчинённые ненавидели французов так же сильно, как и он сам.

- Харт бы всё равно узнал, равно или поздно, - бросил Уотерс, держась на уважительной дистанции от Кнежевича. Хилари сделал страшные глаза, но хорват уже обернулся.
- Нам бы хватило пары суток на то, чтобы тихо и мирно разобраться с обоими ирландцами, и разойтись почти друзьями. Полюбовно разойтись, Маршалл. Без шороха. Без безумных плясок на баррикадах, которые начнутся теперь, когда Харт оповещён, - с каждым тихим словом, выдавливаемым угрожающим шипением сквозь плотно сжатые зубы, Кнежевич делал полшага по направлению к вытянувшемуся в струнку Сенбернару, который только что позволил себе непростительную вольность по отношению к старшему по званию и непосредственному начальнику. Оказавшись в считанных сантиметрах от Уотерса, Кнежевич сжал пальцы в кулак так, что на ладони отпечатались полумесяцы ногтей. – Иди в B2, - голос хорвата упал ещё ниже. – И проследи за тем, чтобы Пол не увлекался. Ясно?
Уотерс буквально растворился в пространстве, бесшумно закрыв за собой дверь; в наступившей напряжённой тишине отчётливо щёлкнул автоматический замок, запирающий кабинет изнутри. Лишние меры предосторожности никогда не бывают лишними.

- Шартьё хочет лично поговорить с О’Коннелли. Когда и где – он не счёл нужным мне сообщить.
Остин молчал.
- К чёрту, - Лукаш зарылся пальцами в волосы, отворачиваясь к окну. - К чёрту.
Докуренная сигарета была смята и оставлена в пепельнице. Хилари стряхнул пепел с брюк.
- Тебе так важно это дело, м?
- Да, Хилари. Да, важно. Это чёртов Фактор.
- И Шартьё.
- И Шартьё.
Кнежевич шумно выдохнул, скрещивая руки на груди. Лондон за окном чернел неаккуратными пятнами, разбавленными огненными точками фонарей. Луны не было видно за затянувшими небо низкими грязно-серыми облаками.
- План таков, - он встретился с пристально следящим за ним отражением Хилари взглядом в оконном стекле, и не стал поворачиваться. - Ты контролируешь общение с Джеймсом, и не даёшь ничему, - и никому, - выйти из-под контроля. Узнай у него про Харт. Всё, что можешь. Какую роль в нём играл он, и ожидать ли нам кавалерию. Можете поболтать о политике за пинтой Гиннеса. Я мобилизирую второй и третий. Будь готов к тому, что могу выдернуть тебя на помощь парням.
- Только два отряда?
- Это вообще не должно было выйти за пределы этого кабинета.
- Но вышло.
- Да.
- ...чёрт.
- Да. B2, Остин.
- Есть, сэр.

***

Если бы Джеймса спросили, где он сейчас находится, он с уверенностью ответил бы, что в аду. Он достаточно много прочитал про это место в своих пыльных талмудах, чтобы быть в состоянии узнать его с закрытыми глазами (отсутствие визуальной составляющей), и связанными руками (отсутствие тактильной). Именно в таком состоянии он сейчас и пребывал, что ставило несколько важных галочек напротив пунктов адского чек-листа.
Ему казалось, что если он перестанет прислушиваться к шуму крови в своей гудящей голове, то он различит вопли грешников.
О'Коннелли на пробу качнулся на том, что на проверку оказалось стулом, и едва не опрокинулся назад, не рассчитав силу; хлипкий стул жалобно скрипнул, но выдержал.
Пол Болдуин следил за отпрыском Питера О'Коннелли из угла с чем-то, напоминающим усталое и брезгливое презрение. Подойти ближе не позволяла тень Сенбернара у входа, и отсутствие Хилари. То, что Кнежевич собственной персоной на допрос не явится, Пол знал: начальник, вероятно, был слишком стар для этого дерьма. Он не сомневался, что Лукаш бы использовал именно эту формулировку.
Чем меньше начальства, тем меньше контроля. И свидетелей.

- Джеймс, - он оторвался от стула, едва Остин пересёк порог; стук каблуков его сапог всё равно можно было различить ещё парой пролётов выше. - Джеймс Дарси О'Коннелли, у меня есть к тебе пара вопросов, и в твоих интересах отвечать на них чётко и по существу. Усёк?
Одно О'Коннелли знал наверняка: с чертями лучше не разговаривать. Иначе там недалеко до подписания контракта на продажу своей бессмертной души, а больше, чем коллекцией открыток, он дорожил только душой.
Болдуин коротко обернулся через плечо на тень Маршалла. Остин встал рядом с ненавязчиво перекрывающим выход Сенбернаром, чиркнул спичкой, и кивнул.
Пол Болдуин улыбнулся. Так мягко и внимательно, как только был способен, прежде чем вернуться взглядом к О'Коннелли, чьё бледное лицо приняло выражение напряжённой растерянности.
- Это был первый вопрос.
Сжатый кулак Болдуина без замаха встретился с щёлкнувшей зубами челюстью О'Коннелли.
- Тонкий намёк на то, что соображать надо быстрее. Так понятней?
Джеймс щёлкнул зубами снова: на этот раз, кажется, просто для того, чтобы проверить, что все они по-прежнему были на месте. Пол бил аккуратно, но точно, так, чтобы челюсть пациента на следующее утро стала одним большим болезненным синяком, но разговаривать он по-прежнему был способен. Никаких переломов. Ничего необратимо травмирующего. Не в B2, не под пристальным взглядом Остина, прожигающим ему спину аккурат промеж лопаток, не сейчас.
Как скоро Питер перевернёт Лондон с ног на голову, чтобы вызволить чадо?
Пол не думал. Он будет использовать всё то время, что у него есть.
- Попытка номер два: Джеймс, расскажи мне, чем ты занят в Харте?

***
- Мистер Шартьё, сэр.
Время давно перевалило за полночь, но у Лукаша было чёткое распоряжение позвонить по итогам выполнения приказа, и он звонил.
Половина окурков в пепельнице на его столе принадлежала Остину, но вторую половину он добавил сам, в перерывах между заполнением тысячи и одного бланка, и звонками в другие подразделения; каждая бумажка аккуратно подшивалась в тонкую (пока что) папку с фамилией О'Коннелли на ней. Второй отряд был мобилизован и уже вышел в ночной патруль. Третий выйдет утром.
Любые перемещения со стороны Харта нужно было отследить и предотвратить, чем раньше, тем лучше.
- Джеймс в Харте - фигура незначительная, он фактически восторженный революцией мальчик на побегушках, но его родитель всё осложняет. За мальчишку цепляются исключительно из-за Питера: свой человек в Парламенте это внушительный козырь. За ним придут. Я выслал второй отряд в Камден, третий проверит Гринвич с утра. Если верить Джеймсу, Харт действует по районам. Так проще сузить поиск. И ещё... - Кнежевич прижал трубку ухом, подписывая последний бланк. - Питер О'Коннелли - незарегистрированный маг. Я подумал, что вам будет интересно это знать. Доброй ночи.

Отредактировано Lukáš Knežević (2017-08-23 12:59:53)

Хилари Остин обожал начинать препираться с начальством в тот момент, когда начальство было уже на грани. К другим его талантам, впрочем, можно было отнести умение замереть уже совсем на краю пропасти, и отступить назад на те полшага, которые Лукашу были достаточны для того, чтобы вернуть себе личное пространство и контроль равно над собой и ситуацией. Кнежевич коротко расписался на каком-то клочке бумаги, удерживая трубку плечом:
- Организуешь Баттаглиа и Тёрнера, Гайд парк за вами. Баттаглиа в ночь, Тёрнер утром, вы в день, Гайд парк и близлежайшие районы в разумном радиусе в зависимости от ситуации. Хэйс и Гайнитц на подхвате.
Остин на том конце провода озадаченно замолчал.
- ...ты посылаешь всё подразделение на это дело?
- А ты стал слишком часто обсуждать приказы. У нас на хвосте весь Харт, и как бы Уолш не пытался сделать вид, что они не представляют угрозы, они её представляют. Если понадобится, я задействую и Калверта с Оливейрой. Собирай своих, выполнять.

Вероятность того, что чёртов француз действительно проведёт переговоры в парке стремилась к нулю, потому что Шартьё любил выкидывать эпатажные фокусы, не согласовывая их с теми, с кем работал. Останься он в Гайд парке, на их стороне была бы толпа гражданских и три отряда ищеек, но реши он перенести своё рандеву в одному известную локацию, и в игру вступит элемент непредсказуемости. Кнежевич зажмурился до тёмных кругов перед глазами, сжимая переносицу пальцами: он уже вступил в игру в тот самый момент, как Лукаш согласился взяться за это дело. Работать со французами – спорное удовольствие, но работать с Шартьё было новым видом изощрённой пытки.

Всю ночь он провёл в нервной полудрёме в кресле, изредка просыпаясь от звонков с отчётами; после каждого он вставал и делал несколько кругов по кабинету, разминая затёкшие от неудобной позы ноги, и снова возвращался к креслу, чтобы моментально отключиться ещё на пару часов. Контроль был неусыпным в прямом смысле слова: и не самое серьёзное, вроде бы, дело, случались передряги в разы масштабней переговоров с впавшим в немилость политиком, но никогда его не держали на крючке так плотно, как сейчас. Опасаясь за сохранность собственной шкуры, стремился к тому, чтоб всё было идеально; на рассвете его окончательно разбудил звонок Тёрнера, оповестившего, что активность вокруг Серпентайн напоминает кладбищенскую по оживлённости. В дневной дозор со своей командой отправлялся Остин. Любитель-обсуждать-приказы-Остин, всё-будет-в-лучшем-виде-босс-Остин, лично-перережу-глотку-каждому-террористу-Остин: не было ни малейшей причины думать, что не оступавшийся ни разу Хилари оступится сейчас.
Лукаш подкинул на ладони грубовато выгравированный серебряный клевер, размером не превосходящий шиллинг: насколько внушительную кавалерию вышлет Харт им навстречу?

***

Послеполуденный Гайд парк встретил его шумной разношёрстной толпой, слишком увлечённой своими мелкими ежедневными заботами, чтобы обратить внимание на человека со свежей газетой с только-только подсохшей типографской краской на одной из нетронутых вандалами лавочек вдоль прогулочных дорожек; Кнежевич перевернул страницу, мельком оглядывая открытое пространство.

Он понял, что с недавнего времени что-то еле заметно поменялось, тихонько щёлкнуло где-то внутри, и слегка изменило то, как работал мир вокруг него. Незначительно, едва ли два градуса отклонения от курса, но он начал чувствовать ростки проклятой магии не только в себе, но и в окружающих. Оно ощущалось из раза в раз, и не подводило, по-кошачьи царапалось изнутри неприятным ощущением инаковости: Кнежевич не пошёл вниз, в видавший многое В02, потому что не хотел в очередной раз убеждаться в том, что прав, и снова переживать эти когти, скребущие по живому, которые непременно активизировались бы при виде Джеймса О’Коннелли, подтверждая то, что они уже и так знали. Будучи в поле, проверял на случайных прохожих, и оказывался прав в девяти случаях из десяти: Хилари смеялся об «особом радаре», и хорват невесело усмехался в ответ, слишком хорошо понимая причину его возникновения.

Человек, севший на скамейку рядом с ним, был магом. Внутренние кошки рванули когтями поперёк груди, стоило Кнежевичу зацепить взглядом край его шляпы.
- Удивительно, - сказал человек, устраивая руки на коленях. – Удивительно, как вас видно насквозь даже когда вы пытаетесь прикинуться обычными людьми.
Лукаш не шевельнулся, дочитывая предпоследнюю строчку новостной колонки.
- Если вы не хотите лишних жертв, лучше вам продолжать сидеть здесь.
У Хилари Остина был карт бланш на автономные действия в экстренных ситуациях.
- А ещё лучше – отозвать своих людей.
Кнежевич аккуратно сложил газету вчетверо, с нажимом проведя пальцами по сгибам:
- Во-первых, лишних жертв не бывает. Во-вторых, шантаж – не лучшая стратегия. И в-третьих...
- В-третьих, - перебил человек в шляпе, поворачиваясь к Лукашу, – вы сами вот-вот прибегнете к шантажу.
- Удивительно, - дружелюбно улыбнулся Лукаш Кнежевич, убирая газету, - удивительно, как это с таким обстоятельным подходом к делу Харт всё ещё в подполье.
Человек – осознанно ли? – скопировал эту улыбку, и чуть пожал плечом. 
- Верните Питера О’Коннелли, и...
- И что? – на этот раз перебил уже он сам, резко поднимаясь на ноги. – Расстанемся друзьями? Я так не думаю.
- У вас есть три секунды, чтобы...
Кнежевич знал, что трёх секунд у него не было. Знал он также и то, что прямо сейчас весь его отряд здесь.
- Не делайте глупостей, - Лукаш вытянул руку чуть в сторону в недвусмысленном жесте низкого старта.

Лучше бы Бертрану Шартьё завершать свои, несомненно, успешные переговоры прямо сейчас.
 

Он не понял, как именно оказался на земле, глядя в низкое серое лондонское небо широко распахнутыми от неожиданности глазами. Затылок ныл от встречи с землёй; Кнежевич подорвался на ноги, понимая, что он не чувствовал удара, потому что его не было. Физического, по крайней мере. В грудь его пихнуло что-то другое, что-то, что не несло на себе печати тепла человеческой руки, а человека в шляпе уже не было поблизости. Отшвырнув газету, он быстро осознал, что давать отмашку Хилари уже не было необходимости, потому что сам Хилари уже целился в голову мага.

Прозвучавшим выстрелом сбило шляпу. Парк опустел в секунды.

Выхватив из-за пазухи пистолет, Лукаш послал пулю магу почти сразу следом за Хиллари, но свинец отскочил от его шеи, не причинив ему никакого вреда. Маг обернулся, и хорвата отбросило на несколько шагов назад; пальцы инстинктивно крепче сжали рукоять, яростно сопротивляясь и не позволяя себе расстаться с оружием, хотя его действенность в борьбе против магов всегда была сомнительна.
Их брали пули. Кнежевич выстрелил снова.
Их брали пули, осколки снарядов, мины, сталь под рёбра. Маги были смертны, они истекали кровью, теряли сознание от болевого шока, умирали от несовместимых с жизнью травм, но нанести им эти травмы было куда сложней, чем тем, кто не мог огородиться от пуль невидимой стеной, и не мог вырвать у противника пистолет, стоя в десятке шагов от него.
Сила, до боли выворачивающая правое запястье, исчезла: пока Хилари отвлекал мага, из-за дерева вышагнул Маршал Уотерс. Мимоходом отсалютовав начальству, он отшвырнул от себя теперь уже безжизненное тело. Кошки внутри, говорящие о магическом присутствии поблизости, перестали скрестись на считанные секунды, прежде чем продолжить с новой силой. Лукаш обернулся, чтобы выпустить всю обойму почти в упор следующему магу, высокой долговязой фигуре в грязно-коричневом пальто, и с горящими огнём кончиками пальцев. Свинец расплавился от невероятных температур, растекаясь по жухлой траве Гайд-парка. Кнежевич ничком бросился за ту самую скамейку, на которой сидел минутами ранее, чтобы спасти смертное тело от неживого, но смертельно опасного огня, охватившего ту точку, где он только что стоял, чтобы тут же погаснуть, не найдя жертвы. Воспользовавшись секундной передышкой, хорват перезарядил пистолет, в этот раз целясь по рукам мага.

Перегруппировавшийся после утреннего обхода отряд Тёрнера нагрянул с восточного входа так внезапно, что Лукаш едва успел отдать себе отчёт в том, что людей в серой форме стало больше: теперь на их стороне было численное превосходство, и это уже упрощало дело. Он просканировал местность, упираясь коленом в пошедший трещинами от высоких температур асфальт, идентифицируя своих ищеек, ищеек Тёрнера, и троих, - он пересчитал ещё дважды, - пятерых террористов Харта. Два тела уже лежало на земле поодаль.
Кнежевич никак не мог свыкнуться с тем, что маги умирали так же просто, как и люди. Что вся эта тонкая материя, служившая такой хорошей защитой при их жизни, имела свой легко достижимый предел, после которого все становились равны. Что никакие заклинания не спасают от того, чтобы лежать на сырой земле с пулей во лбу, уже начиная медленно разлагаться.

Свист Маршалла, от которого несколько деревьев потеряли свои последние листья, возвестил о том, что Баттаглиа привёл свой отряд с запада. Террористы были окружены. У них не было шансов, никаких шансов. Лукаш поднялся на ноги.
- Всем бросить оружие! - его голос с трудом продирался сквозь боевой запал обеих сторон, накалившийся до предела. - Харт! Вы окружены! Сдавайтесь сейчас, или будете уничтожены! Это первое и последнее предупреждение!

Единственным известным способом уберечься от магии в боевой ситуации на настоящий день оставалось вымотать их. Лишить физических и моральных сил, причинить боль, не давать складывать слова в предложения, не оставлять времени на то, чтобы даже думать заклинания. Магия требовала концентрации, он испытал это на собственной шкуре, требовала большой отдачи, постоянного внимания, удерживания огромной махины сплетённых тонких материй на самых кончиках пальцев. Только тогда они, - люди - получали преимущество. Как хищники загоняют добычу, они должны были наступать снова и снова, чтобы в какой-то момент сопротивление ослабло, и маги взялись за физическое оружие в попытке защитить себя. И тогда их шансы начинали таять ещё стремительней.
Пятеро магов против семнадцати Ищеек.

Каждый держал друг друга на мушке, и любое движение могло было рассмотрено как повод открыть огонь; дуло пистолета Кнежевича смотрело аккурат промеж настороженных бледно-зелёных глаз мага на расстоянии вытянутой руки, стоящего слишком близко, и держащего левую руку в неестественно-напряжённом жесте с пальцами, согнутыми на манер когтей, словно он в любой момент был готов разорвать горло любой Ищейке, которая подойдёт к нему ближе, чем на расстояние выстрела. Лукаш уже был слишком близко. Он видел, как эти бледно-зелёные глаза бегали с дула на его лицо, на короткие секунды соскальзывая в сторону просвета между деревьями у пруда, перекрытого людьми Тёрнера. Отряд Баттаглиа отрезал пути к отсутплению с другой стороны.
Лукаш выдохнул, втягивая сухой от раскалённой брусчатки воздух.
- Это было последнее предупреждение. На счёт три вы бросаете оружие. Раз...
Маршалл Уотерс взвёл курок.
- Два...
Он видел, как тяжело вздымается грудь мага, видел грязь и жухлые травинки, впечатавшиеся в его пальто, видел потемневший край рубашки у живота: если маг был ранен, у него не так много времени до того, как медицинская помощь станет бессмысленной. Маг перехватил его взгляд.
- Не ожидал? Мы тоже истекаем кровью.
Лукаш не шевельнулся.

Краем глаза он видел, как первый маг опустил пистолет. Его примеру последовал следующий. И ещё. Четыре из пяти.
Раненый маг по-прежнему целился в Лукаша, хотя по его руке то и дело пробегала короткая дрожь, и побелевшие пальцы неверно дрожали у спускового крючка. Он продолжал смотреть; кошки истерически рвались во все стороны в грудной клетке, грозясь переломать ему рёбра, а маг всё смотрел, тяжело и часто дыша. Никто не двигался. Лукаш взглядом указал на пистолет, дуло которого смотрело ему в грудь. Маг улыбнулся, но его глаза оставались бесстрастными.
- Три.

Кнежевич так и не понял, кто выстрелил первым, маг или Хилари, вогнавший пулю тому в затылок; мир внезапно пошатнулся и сорвался в глухую чёрную бездну, пахнущую осенней травой Гайд-парка, сырым туманом и кровью.

Отредактировано Lukáš Knežević (2017-10-30 03:09:16)